Отключай  - Ребека Уна

– Не то чтобы понял, что ты другая, – упирается Мантас. – Только что ты смелая.

– А это не одно и то же?

– Может, и да. Или нет.

С ним точно нелегко. Хватит об этом.

– Так что ты собираешься делать со своей образцовой корзиной?

– Съесть.

– Сколько, говоришь, ты не ел химии? Несколько месяцев? Или даже дольше? – Встаю и заявляю: – Когда станешь в себя заталкивать этот навоз, я буду рядом. И это будет в водный день.

Он улыбается, а потом кричит:

– Эй, ты бежишь?

Сам видит, что бегу. И что я без спортивной обуви, тоже видит, поэтому не спрашивает, пришла ли мысль сама собой.

– Теперь понимаешь? – спрашивает он.

Теперь понимаю. Он из-за меня не приходил. Не придумал другого способа мне помочь. Не мог признаться, что кожа не снимается, что она распадается сама собой. А распадается она, когда в организме начинают появляться посторонние вещи, например образуется много естественных гормонов и химических соединений феромонов. Для этого недостаточно только питаться по-другому и бегать. У Мантаса оболочка стала исчезать, когда он потерял дедушку. А у меня? Когда я потеряла Ину? Не только. Не только. Мантас не появлялся, и я по нему затосковала.

– Ты все-таки мог сказать, почему меня избегаешь, – упрекаю я.

– Сказал бы – ты бы успокоилась и восприняла это как план. И он бы не сработал.

– Как план, говоришь? Как план, а не как…

– А не как утрату.

Он знает, что много для меня значит. Но я еще не чувствую из-за этого стыда или неловкости. Большей части чувств я пока не испытываю, жду, когда они возродятся, и тогда… Тогда начнутся мои мучения.

Смешно, как подумаешь, что все очень стараются стать похожими на биороботов. В физическом мире мы оставляем роботам самые скучные дела – они работают кассирами, курьерами, разносят лекарства таким, как Дана, или чистят улицы лазерными пылесосами, – но сами-то все равно живем тухлой жизнью. Только система взрывается от эмоций. Наши двойники там радуются жизни и вытворяют такое, что в физическом существовании мы бы назвали глупостями.

– А когда по системе скучаешь – не считается? – спрашиваю я.

Вспоминаю первые дни, когда, отключаясь надолго, чувствовала беспокойство и хотела увидеть Алу, выдувающую мне в лицо мятный пузырь.

– Наверное, нет, – говорит он.

– Почему?

– Потому что никто подолгу без нее не остается. Она всегда рядом, достаточно нажать на кнопку. А когда по человеку скучаешь, не можешь поманить пальцем или нажать на кнопку. Зовешь-зовешь его, просишь-просишь – и не замечаешь, как начинаешь тосковать.

Давлю ногами комья земли. Приятно чувствовать, как под твоими подошвами что-то рассыпается на мелкие комочки. Я еще не чувствую того, что Мантас называл сыростью. Но обязательно, обязательно почувствую. Спрашиваю у Мантаса, когда это произойдет, но он не знает, знает только, что оболочка перестанет подавлять мои природные гормоны, а это самое главное. И предупреждает, чтобы я не пугалась, если мне станет хуже.

– А что со мной будет?

– Почувствуешь все, что показывают эти смайлики в системе, – усмехается он. – Только все намного сильнее. Сначала подумаешь, будто у тебя крыша едет, потому что так это и будет выглядеть, потом крыша окажется там, где ей и надо быть.

Крыша едет. Явно нашел в словаре предков.

– Тогда, – говорю, – не так уж и страшно.

– Не страшно, когда ты с тем, кто чувствует то же самое. А когда ты один такой – еще как страшно.

Вот почему он меня избегал – резиновую, заторможенную искусственными гормонами.

Давлю ногой еще один земляной комок. Мускулистая рука Мантаса возле моей. Он держится за перила, под кожей просвечивают тонкие жилки. Мне хочется прикоснуться к этой руке, как я прикоснулась бы к Даниной, но вспоминаю, как ошпарило меня его прикосновение и как хотелось избавиться от ощущения ожога на ладони. Хватит с меня.

Мы сидим рядом. Как тогда у Даны на софе. Наверное, для стадиона это слишком близко, но мы уже давно перестали оглядываться. Когда начались массовые вшивания, санитаров в районе заметно поубавилось. Только не сегодня.

– Санитар, – говорю я, и мы отползаем друг от друга на полметра.

Санитар двигается к нам так же резво, как работник Бау в магазине «Мега». Чем мы его зацепили? Напрасно растрачиваем время? Мантас встает и делает несколько шагов ему навстречу. Однако не успевает он приблизиться к санитару, как тот внезапно замирает на полдороге.

– Что это с системой происходит? – удивляюсь я. – Ведь им вмонтированы обновляющиеся батареи.

– Наверное, это из-за микросхем, – догадывается Мантас. – Для них требуются коллекторы возобновляемой энергии, и потому санитарам вставляют старинные аккумуляторы.

Может, он и прав. Только на этой неделе микросхемы вшили всем первоклашкам города. Случаев отторжения, таких, как у Ины, было еще два.

Подходим к санитару. С виду он ничем от нас не отличается. Мантас обходит его сбоку, потом ни с того ни с сего начинает поглаживать.

– Видишь, он ничего не чувствует.

– Он, – говорю, – и не должен чувствовать.

Хотя мне странно, что Мантас так делает, я тоже начинаю гладить санитара. Провожу рукой сбоку у локтя – там, где должна быть трехглавая мышца. Кожа мягкая, никаких признаков, что это не человеческое тело. Только не дышит.

На спине куртки санитара мои пальцы нечаянно соприкасаются с пальцами Мантаса. И я, и он отдергиваем руки.

– Ты что? – спрашиваю.

– Мы тоже такими станем когда-нибудь. – Глаза у Мантаса странно блестят. – Это цель эволюции.

Знаю. Давно знаю. Ала так говорила. Но от Мантаса такое услышать страшно.

* * *

Мне пришло письмо.